Мы собирались написать эту статью о том,
что казалось нам самым важным вопросом после послания президента
Медведева: можно ли в современной России осуществить модернизацию без
политической либерализации. Но трагическое событие прошлой недели —
гибель в тюрьме юриста Сергея Магнитского — отодвинуло для нас все
остальные темы.
Мы знаем, что эта смерть уже не новость. Мы знаем, что за последние несколько дней читатель «Ведомостей»
получил исчерпывающую информацию об этом деле. Но мы не можем об этом
не написать. Потому что без статьи о гибели Сергея говорить о любых
других аспектах модернизации абсолютно бессмысленно. Ведь для читателей «Ведомостей» —
и для нас лично — нет и не может быть ничего важнее. Какая разница,
растет индекс РТС или падает, что происходит со ставкой процента или
обменным курсом, если наша жизнь ничего не стоит? Стоит ли говорить о
профессиональной элите, которая могла бы поддержать модернизацию? Стоит
ли говорить об исполнении контрактов, если юристов берет в заложники
противная сторона? Стоит ли обсуждать, насколько защищены права
собственности, если у собственника нет права на жизнь?
Сергею
было всего 37 лет, он был отцом двух детей и управляющим партнером
американо-российской юридической фирмы Firestone Duncan. Судя по
информации из открытых источников, он погиб потому, что выполнял свой
профессиональный долг — работал в соответствии с законом и интересами
своего клиента. Его клиент никогда не критиковал Владимира Путина.
Более того, во время дела ЮКОСа
Билл Браудер неустанно выступал на стороне российских властей. Это не
помогло Биллу — его борьба за права акционеров неназванной российской
углеводородной компании стоила ему права въезда в Россию. Российский
бюджет потерял гораздо больше. Дело, за работу над которым попал в
тюрьму Сергей, заключалось в том, что оборотни в погонах украли у
Браудера три компании, а затем использовали их для воровства 5 млрд
руб. российских налогоплательщиков.
Билл так и не назвал своих
противников в России, но продолжал рассказывать о потерях российского
бюджета. Его враги не стали или не смогли мстить ему, но арестовали его
юриста. Сергей заболел в тюрьме и не получил лечения — это эквивалентно
пытке. Статья 1 Конвенции ООН против пыток и других жестоких,
бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания
именно так и определяет пытки: «Любое
действие, которым какому-либо лицу умышленно причиняется сильная боль
или страдание, физическое или нравственное, чтобы получить от него или
от третьего лица сведения или признания, наказать его за действие,
которое совершило оно или третье лицо или в совершении которого оно
подозревается, а также запугать или принудить его или третье лицо, или
по любой причине, основанной на дискриминации любого характера, когда
такая боль или страдание причиняются государственным должностным лицом
или иным лицом, выступающим в официальном качестве, или по их
подстрекательству, или с их ведома или молчаливого согласия».
Российская Федерация является участником этой конвенции.
В этом смысле правоохранительные органы свободной России действовали методами, по существу не отличающимися от методов НКВД 1937 г. До прошлой недели мы — читатели «Ведомостей» —
знали о том, что пытки действительно широко распространены в российских
сизо, но успешно убеждали себя в том, что это нас не касается. Теперь,
если мы честны перед самими собой и своими детьми, мы вынуждены
сказать, что это касается каждого. По крайней мере каждого
профессионала.
Мы знали, что в России опасно быть оппозиционным
политиком, независимым журналистом и правозащитником. Мы думали, что
можно быть вне политики и заниматься своим делом. Наверное, так же
думал и Сергей — российский гражданин, вина которого в любом случае еще
не была доказана судом. Он погиб — причем не от рук неизвестных наемных
убийц, а от рук государства. Того самого государства, которое мы
содержим на наши налоги; на те налоги, которые платил и Сергей. Мы
должны сделать все, чтобы он погиб не напрасно.
Можно сколь
угодно говорить о том, как остановить утечку мозгов, о том, как
добиться возвращения российских специалистов, работающих за границей.
То, что случилось с Сергеем Магнитским или Василием Алексаняном (одним
из немногих россиян, получивших образование в Гарвардской школе права),
дает четкий сигнал для всех профессионалов — в России им делать нечего.
Захотят ли нынешние или будущие студенты или аспиранты, получающие
образование в лучших вузах мира, вернуться в Россию? А ведь это лучшая
часть человеческого капитала, которая как раз и должна осуществить
модернизацию России. Трудно удержаться от параллелей с репрессиями
1930-х гг. против иностранных технических специалистов, которых также
зазывали модернизировать промышленность Советского Союза.
Коллега Сергея — Джеймисон Файерстоун сказал: «Отказ
в медицинской помощи и условия, в которых содержался Сергей
Магнитский, — это была пытка с целью выбить из него нужные показания.
Он не сломался. Мы не должны молчать, иначе подобное может произойти с
каждым из нас». Джеймисон — гражданин США. В его стране дискуссия о
модернизации — дело далекого прошлого. Сергей был гражданином России.
Мы не знаем, голосовал ли он за президента Медведева в 2008 г. Но всего
за несколько дней до смерти Сергея Медведев заявил о том, что «в
ХХI веке нашей стране вновь необходима всесторонняя модернизация. И это
будет первый в нашей истории опыт модернизации, основанной на ценностях
и институтах демократии». Наверное, президент хотел противопоставить
грядущую модернизацию сталинской индустриализации. Пример Сергея
говорит о том, что сегодняшняя Россия по-прежнему напоминает 1937 г.
